Das Dorf Tolmingkehmen
read by / gelesen von Prof Klaus Völker
Die Mittagsfeuer verbrannt,
über der Linde Rauch,
dort geht er mit weißem Haar,
die Leute sagen:
Bald wird kommen der Abend,
einer beginnt den Gesang,
die Felder tragen ihn fort.
Komm noch ein Stück, Donelaitis,
der Fluß will sich heben mit Flügeln,
ein Habicht, ein Taubenfeind,
der Wald mit den schwarzen Häuptern
richtet sich auf, es ruft
windig über den Berg.
Dort leben die Gräser.
Auch dieser Tag fährt herab,
unter die Galgenschatten
der Brunnen, das Fensterlicht
windlos, das Kienlicht sagt
mäusestimmig
den Segen auf.
Du schreib über das Blatt:
Der Himmel regnete Güte,
und ich sah die Gerechtigkeit
warten, daß sie herabführ
und käme der Zorn.
© 1998, Deutsche Verlags-Anstalt, München,
in der Verlagsgruppe Random House GmbH
Ilden fra middagsmaden brændt ned,
hen over lindene røg,
der går han hvidhåret,
folk siger:
snart bliver det fyraften,
en begynder på sangen,
markerne bærer den bort.
Kom en bid vej til, Donelaitis,
floden vil gerne gå på vingerne,
en høg, en fjende af duer,
skoven med de sorte hoveder
retter sig op, det råber
blæsende over bjerget.
Der lever græsserne.
Også denne dag kører nedad,
under skyggen af brøndenes
galger, lyset fra vinduerne
uden træk, en fyrrespån
læser velsignelsen
med musestemme.
Du skriv hen over arket:
Himlen regnede godhed,
og jeg så Retfærdigheden
vente at hun kunne fare ned
og vreden komme.
The noon fires burnt down,
over the linden tree smoke,
there he walks with white hair,
the people say:
Soon will come evening,
one of them begins the singing,
the fields bear him off.
Come a bit further, Donelaitis,
the river wants to rise with wings,
a goshawk, an enemy of doves,
the forest with its black heads
rears up, a call floats
windily over the mountain.
There the grasses live.
This day, too, rides down,
under the gallow-shadows
of the wells, the window's light
windless, the pine-torch
light recites the blessing
with the voice of mice.
Write across the sheet:
The sky rains goodness,
and I saw justice
waiting so it could strike
and there would come rage.
read by Aare Pilv
Keskpäevatuli ära põlenud,
pärna kohal suits,
seal ta läheb, valgete juustega,
inimesed ütlevad:
Varsti tuleb õhtu,
keegi alustab laulu,
põllud kannavad selle kaugele.
Tule lähemale, Donelaitis,
jõgi tahab tiivul tõusta,
kull, tuvide hirm,
mustade latvadega mets
ajab end sirgu, tuuline
hüüd mäe kohal.
Seal elavad rohud.
Seegi päev vajub looja,
kaevukoogu varju
alla, aknavalgus
tuuletu, männivalgus lausub
hiirehäälselt
õnnistust.
Kirjuta paberile:
Taevast sadas headust,
ja mina nägin õiglust
ootamas, et ta võiks alla laskuda
ja et tuleks raev.
* Tolmingkehmen (ka Tollmingkehmen ja Tollmingen, leedupäraselt Tolminkiemis; alates 1946. aastast Tšistõje Prudõ) asub Ida-Preisimaal, praeguses Kaliningradi oblastis. Leedu luuleklassik Kristijonas Donelaitis oli Tolminkiemise luteri pastor 1743–1780. Tänapäeval asub seal Donelaitise memoriaalmuuseum.
Išblėso dienos ugnis,
viršum liepos migla,
ten eina jis, baltais plaukais,
ir žmonės sako:
jau bus vakaras greitai,
pradeda giesmę kažkas,
laukai ją neša tolyn.
Dar paėjėk, Donelaiti,
sparnus jau skleidžia upė
ir vanagas, balandžių priešas,
giria juodom viršūnėm
stiebias, šauksmas
vėjingas iš anapus kalvos.
Gyvi ten žolynai.
Ir ši diena puola ten,
tarp šulinių, lyg kartuvių,
šešėlių, langų šviesa
bevėjė, šviesa skalų
palaimina
balsu pelės.
Ant lapo parašyk:
Dangus malone lijo,
ir regėjau teisingumą
laukiant, kad dingtų ji
ir užeitų rūstis.
Middagsbålene brent ned,
røyk over lindetreet,
der går han med det hvite håret,
og folk sier:
Snart er kvelden i anmarsj,
noen tar fatt på en sang,
markene bærer den bort.
Bli med enda et stykke, Donelaitis,
elven vil lette med vinger,
en hauk, en dues fiende,
skogen med sorte hoder
retter seg opp, det roper
vindlett over fjellet.
Der bor gresset.
Også denne dagen styrter ned,
under brønnenes
galgeskygger, lyset i vinduet
vindløst, tyrilyset leser
med musestemme
velsignelsen.
Du, skriv over bladet:
Himmelen regnet godhet,
og jeg så rettferdigheten
vente, at den ville styrte ned
og vreden ville komme.
Wypalone ogniska południa,
nad lipą dym,
chodzi tam, ma białe włosy,
ludzie mówią:
Wkrótce nadejdzie wieczór,
ktoś rozpoczyna śpiew,
pola niosą go dalej.
Podejdź jeszcze kawałek, Donelaitisie,
rzeka chce się unieść na skrzydłach,
jastrząb, wróg gołębi,
las o czarnych głowach
podnosi się, wzywa
wietrznie, znad góry.
Tam mieszkają trawy.
Również ten dzień spływa w dół,
pod szubieniczne cienie
studni, okienne światło
bezwietrzne, światło łuczywa
odmawia cichuteńko
błogosławieństwo.
Ty pisz w poprzek karty:
Niebo rozpadało się dobrem,
i ujrzałem czekającą
sprawiedliwość, niech zstąpi
i nadejdzie gniew.
Деревня Толминкемен Translated by Galina Aygi |
Деревня Толминкемен Translated by Vyacheslav Kupriyanov |
Деревня Толминкемен Translated by Sergey Moreino |
||
над липой дым, там ходит он с белыми волосами, люди говорят: Скоро наступит вечер, кто-то затягивает песню, поля уносят ее вдаль.
Пройди чуть дальше, Донелайтис, река поднимется на крыльях, ястреб, враг голубей, лес черноголовый выпрямляется, проносится ветра зов над горой. Там живут травы.
И этот день опустится под тени колодезных виселиц, – свеча на окне неколеблема, лучина выговаривает мышиными голосами благословение.
А ты напиши на листе: небо изливало благодать, и я видел: праведность ждет, чтоб снизойти, и чтобы наступил – гнев. |
легкий дымок над липой, там идет он с седой головой, люди уже говорят: Вот скоро наступит вечер, кто-то завел песню, поля ее вдаль несут.
Ближе подойди, Донелайтис, река хочет взмахнуть крылами, здесь ястреб, гроза голубей, и лес свои черные головы высоко поднимает, шумит ветер над самой горой. Там верховодят травы.
И этот день проходит, под тенями виселиц колодезных журавлей, свет в оконцах безветрен, лучина мышиным писком творит молитву.
Напиши же ты на листе: С небес струилось благо, и я видел, как справедливость ждала, что она иссякнет, и тогда обрушится гнев. |
дымок над липой, вон он где, белоголовый, говорят люди: Теперь наступает вечер, один затевает песню, поля несут ее вдаль.
Ступай туда, Донелайтис, река там встает на крыльях, и ястреб, гроза голубей, лес, чьи вершины черны, вдруг выпрямится, и крик ветреный над горой. Вот они где, травы.
Нисходит и этот день, под крючья-тени колодцев, луч света в окне застыл, лучина дает мышиное благословение.
Вот лист, пиши на нем: с неба излилась благость, я видел, что посеяна правда и ждет, чтобы снизойти и чтобы настал гнев. |
Middagens eldar nerbrunna,
ovanför linden rök,
där går han med det vita håret,
folk säger:
Snart ska kvällen komma,
någon begynner sången,
fälten bär den bort.
Kom en bit till på vägen, Donelaitis,
floden vill lyfta med vingar,
en hök, duvans fiende,
skogen med svarta huvuden
rätar på sig, det ropar
blåsigt över berget.
Där lever gräsen.
Också denna dag far ner
under brunnarnas
galgskuggor, fönsterljuset
vindlöst, törvedsljuset läser
med musens röst
välsignelsen.
Du, skriv över bladet:
himlen regnade godhet
och jag såg rättfärdigheten
vänta, att den må stiga ner
och vreden komma.
-
Country in which the text is setEast Prussia, Germany
-
Featured locationsTollmingkehmen - Čistyje Prudy - Tolminkiemis (nowadays in the Kaliningrad region)
-
ImpactThe place name in the title refers to the place of activity of the Prussian priest and Lithuanian national poet Christian Donalaitis (Kristijonas Donelaitis) (1714-1780). He preached in Lithuanian and in German, undertook botanical and physical experiments, and wrote poetry in various languages. Of greatest importance is his hexameter poem "Metai" ("The Seasons") about the peasant life of the German-Lithuanian mixed population in East Prussia, published only in 1818, the oldest profane literary testimony in Lithuanian.Starting from the place, the poem approaches the historical person up to the direct address. The metaphors of nature used in the description of place and situation (smoke, evening, hawk, gallow's shadow, pine light) suggest a latent danger, which at the same time underlines the only imaginary access to that time and that mixed culture. With allusions from the Old Testament and the "Metai", the final stanza seems to suggest the expectation of a divine Last Judgment, which can be understood as a historically back-projected anticipation of the downfall of East Prussia as a result of nationalist ideologies and the Second World War.
-
BalticnessThe poem recalls the German-Lithuanian mixed culture in the north of East Prussia, also called Prussian Lithuania or Lithuania Minor (Prūsų Lietuva or Mažoji Lietuva). After the conquests by the Teutonic Order in the 13th century, a Lithuanian Prussian culture emerged between Kauen (Kowno, Kaunas) and the Curonian Spit, which was distinctly different from Catholic Lithuania under Russian rule. After the plague, Protestant refugees from Salzburg, Holland, southern Germany and Switzerland were systematically settled in these sparsely populated areas in the 18th century, and there was also further influx from Tsarist Lithuania.Andreas Degen
-
Bibliographic informationThe poem, written in 1962, was published in the same year in the „Eckart-Jahrbuch“ and 1966 in the poetry collection „Wetterzeichen“ (p. 24). Cf. Johannes Bobrowski: Gesammelte Werke in sechs Bänden, ed. by Eberhard Haufe, Bd I. Berlin bzw. Stuttgart 1987, p. 165; Erläuterungen: Bd. V. Stuttgart 1998, p. 172-173.
-
Translations
Language Year Translator Lithuanian 1974 Bronys Savukynas Russian 2016 Sergey Moreino Swedish 2001 Lars-Inge Nilsson -
Year of first publication1962
-
Place of first publicationBerlin (West)