Поэты обладают двумя особенностями: говорить, не желая того, правду и предсказывать будущее. Когда финская поэтесса Эдит Ссдергран (1892-1923), проведшая последние годы своей короткой жизни в Карелии и писавшая по-шведски, создавала эти вполне символистские строки, она вряд ли могла предположить, насколько реальной будет расплата за произнесенное слово: история распорядилась стереть с лица земли и название ее селения и даже кладбище, на котором она была похоронена.

Raivola, Kivennavan kunta, Äyräpään kihlakunta, Viipurin lääni.
Рощино Выборгского района Ленинградской области.

Действительно, есть ли еще в Европе такая страна, произнося название которой, разные люди имеют в виду совершенно разные территории, диалекты населения которой разные лингвисты относят к разным языкам, образ которой был бы так неуловим?

1

Историческая Финляндия делятся на три части: Собственно Финляндия (фин. Varsinais-Suomi, шв. Finland) – юго-запад страны; Хяме (фин. Häme, шв. Tavastland) – центр страны и юго-восток страны – Карелия (фин. Karjala, шв. Karelen). Ход исторических событий оказался бы проще и обычнее, если бы социально-экономическое развитие финнов (как и всех финноязычных народов от Балтики до Урала) не отставало от их соседей: скандинавов и славян. В результате – экспансия викингов вдоль водных путей и освоение славянами Восточно-Европейской равнины, на которой от сплошного массива финских племен сегодня остались лишь маленькие, тающие с каждым десятилетием, островки.

Именно Карелии выпало стать тем рубежом, где скандинавская и славянская волны несколько раз столкнулись друг с другом, и каждое столкновение кромсало страну новыми порядками, новыми границами, бегством прежних жителей, вселениями новых. Противостояние усиливалось конфессиональным конфликтом православия сперва с католицизмом, а позднее – с протестантизмом. Сложившиеся только в XIX веке финская нация и финский язык включили в себя лишь территории, прежде контролировавшиеся шведами (позднее – шведоязычным дворянством российского протектората, Великого княжества Финляндского). С этой точки зрения Карелией была одна Выборгская губерния, значительная часть населения которой еще в XVII веке, спасаясь от шведских порядков и лютеранского давления, мигрировало вглубь России, а ей на смену прибыли переселенцы из Хяме. Там, в глухих лесах к северу от Твери, составляя до половины населения нескольких уездов, карелы нашли свою новую родину, Тверскую Карелию, медленно смешиваясь с русскими крестьянами и постепенно переходя на их язык. В 1937-1939 годах здесь даже был создан Карельский национальный округ, но потом, видимо, его сочли одним из «перегибов» национального строительства в СССР.

С подъемом фенномании – культа всего финского в (как это ни парадоксально) шведоязычной дворянской и буржуазной среде – местный романтизм открыл сперва для себя, а затем и для всего мира финский эпос Калевалу, один из наиболее архаичных в Европе, остатки которого сохранились по большей части, однако, не в Финляндии, а в русской Архангельской губернии (Беломорская Карелия / Vienan Karjala – теперь северные районы Республики Карелия). Нетронутый мир охотников и рыболовов с зачатками земледелия стал чем-то вроде живой Трои для гельсингфорсских интеллектуалов, поэтов и художников, а стиль раннего финского модерна получил наименование карелианизма.

Впрочем, между мечтами о Великой Финляндии от Балтийского моря до Северной Двины и реалиями патриархальной крестьянской жизни по русскую сторону границы лежала социокультурная пропасть. В то время финноязычное население сплошным массивом сохранялось еще по берегам таёжных рек и озер вплоть до Ладоги и Онеги, но чем дальше к югу, тем более экзотичными и далекими от общефинских норм становились местные диалекты. Здесь люди Карелами / нем. Karelier/ себя не называли: жители Приладожья звались Ливвики / нем. Livvier/ (livgiläizet, родственные по названию аборигенам Латвии, Ливам / нем. Liven ); жители Прионежья – Людики /нем. Lüdier/ (lyydilaižed, название, восходящее к славянскому люди). На восток от них к побережью Белого Озера тянулись поселения Вепсов /нем. Wepsen/ (vepsläižed). В западной части Петербургской губернии, жили православные автохтоны Водь / нем. Woten/ (vad'd'alaizõd, родственные по названию приуральским вотякам-удмуртам), ранние православные переселенцы из Карелии Ижорцы / нем. Ingrier/ (inkeroiset) и во много раз превосходившие по численности коренное население карельские же переселенцы-лютеране Ингерманландцы / нем. Ingermanländer/ (inkeriläiset).

Но фенномания, как и все порожденные Великой французской революцией и Романтизмом общественно-политические движения, сама того не ожидая, стала одной из тех искр, что разгорелись пожаром Мировых войн ХХ века и уничтожили старые буржуазно-помещичьи империи, дважды погрузив Европу в немыслимые до того катастрофические события.

2

С первых же дней Русской революции оказалось, что национальный конфликт начинает постепенно перерастать в конфликт классовый. Рабочие и батраки с одной стороны, и буржуа и крестьяне-землевладельцы с другой, представляли себе освобожденную от русского протектората страну диаметрально противоположным образом. В итоге разразилась Гражданская война с красным и белым террором, голодными смертями в белых концентрационных лагерях, немецкой оккупацией и эвакуацией остатков Красной армии (а также членов их семей) в РСФСР.

Среди красных, так же, как и в России, было немало буржуазных по происхождению интеллигентов. Именно они и начали строить Социалистическую Финляндию на земле эпических сказителей. Провозглашенная в июне 1920 года, она получила название Карельской трудовой коммуны. И снова главным оказался не национальный, а классовый вопрос: красные финны-рабочие и карелы-крестьяне были не в состоянии найти общего языка. Для первых вторые были дикарями, которых следует научить «правильному» финскому языку, просветить и убедить в истинности учения Маркса. Для вторых первые – такими же колонизаторами, как и прежние царские чиновники.

Между тем, Карельская трудовая коммуна стала Карельской Автономной Советской Социалистической республикой. Преобладавшие в ее руководстве коммунисты-финны продолжали строить государство финского пролетариата. В него с началом Великой депрессии началось переселение американских и канадских финнов (всего около 6 тысяч человек). Как и по всему СССР развернулась коренизация (выдвижение представителей коренного населения на административные посты): на финский язык переводилось делопроизводство, образование, открылись карельские научно-исследовательский и педагогический институты, финский театр, карельская организация пролетарских писателей, множились финноязычные газеты, журналы и книги.

Однако под республику изначально была заложена бомба замедленного действия. В Карельской трудовой коммуне 1920 года карелов и финнов было большинство (около 60 % населения), но затем ее территория стала увеличиваться за счет прилегающих районов.

Причины были как экономические (более рациональное административное деление), так и политические (финский патриотизм видел свою миссию в деколонизации и эмансипации в том числе и населения, ассимилированного столетиями ранее с уже устойчивым русским самосознанием). В результате в начале 1930-х годов пропорции поменялись: теперь карелов, финнов и вепсов было 40 %. Впрочем, всё население республики в 1939 году не достигало и половины миллиона.

Затем грянули Большой террор 1937-1938 и Зимняя война 1939-1940 годов с Финляндией. Красные финны, как и старые большевики по всему СССР, были репрессированы, затем выжившие освобождены, чтобы войти в аппарат марионеточного правительства Финляндской демократической республики или встать под знамена коллаборационистской Финской народной армии. Война, однако, не выполнила своей задачи: потеряв большую часть Западной Карелии, Финляндия всё же, устояла; более того, она эвакуировала вглубь страны всё население с оккупированных территорий. Тем не менее, манифестируя своим названием план советизации всей Финляндии, несмотря на несопоставимое по численности с другими союзными республиками СССР население, Карельская АССР была поднята в статусе и стала назваться Карело-Финской Советской Социалистической республикой. К ней была присоединена и подавляющая часть обезлюдевших территорий, отошедших по итогам войны к СССР.

3

Вторая мировая война нанесла Карелии новые раны: большую часть Карело-Финской республики, включая столицу, Петрозаводск, оккупировала финская армия, после чего всё нефинское население было интернировано в лагеря; через три года вернулась Красная армия и началось заселение присоединенных в 1940 году территорий русскими и белорусскими военными беженцами. Вскоре добавилась и новая финская волна: в ходе военных действий из Ленинградской области были депортированы ингерманландцы; после ряда злоключений им было разрешено перебраться в «братскую» республику.

В 1956 году, когда другие республики жили надеждами «Оттепели», Карело-Финская ССР была ликвидирована (в рамках советско-финского урегулирования). Вернувшись в статус автономной, Карелия окончательно потеряла свое этническое лицо. Теперь карелов было 13 %, финнов 4 % и вепсов 1 %., ассимиляция шла стремительными темпами. Так и не был решен языковой вопрос: финский как государственный язык отменили, а на карельских диалектах так и не создали письменности. Передача от родителей детям финского языка и карельских диалектов практически прекратилась. В таком подвисшем положении республика прожила еще 30 лет, пока не рухнул СССР, и финское (но не карельское) население не получило права репатриации вместе со своими русскими женами-мужьями и детьми. На «исторической родине» они оказались в нелепом положении, так как бежали не от «русского империализма», а от нищеты 1990-х годов и привезли не архаику карелианизма, а отвергаемый их дальними родственниками «советский образ жизни».

Тогда же на краткое мгновение вспыхнул «карельский ренессанс» (ответвление обще-финно-угорского общественного движения, характерного также для Мордовии, Марий Эл, Удмуртии и Коми). Но по последней переписи населения (2010 год) мордвы в Мордовии и марийцев в Мари Эл было по 300 тыс. (по 40 %), удмуртов в Удмуртии 400 тыс. (30 %), коми в Республике Коми – 200 тыс. (25 %), тогда как финнов, карелов и вепсов в Карелии чуть больше 50 тыс. (10 %). При этом родным языком из них владело меньше половины. Для возрождения не было «материальной базы».

Впрочем, никакого «возрождения» не получилось и у других финно-угров, несмотря даже на ряд уступок путинского режима, вроде обязательного преподавания республиканских языков во всех типах школ, и не только по причине малочисленности. Дело в природе национализма, который появился на исторической арене лишь в начале XIX века, т. е. одновременно с капитализмом. Поначалу принцип национального гражданства была оппозицией принципу феодального подданства, а племена, жившие на догосударственной стадии развития, не имели даже общих самоназваний. И далее, национальные движения, оформляя развитие национальной буржуазии, образовывали культурную надстройку в виде единых национальных языков, исторических нарративов и художественного выражения «национального духа» в литературе, музыке и изобразительном искусстве.

Однако капитализм оказался более живучим, нежели буржуазия. С переходом от империализма к глобализму традиционный буржуазный хабитус с его крайне затратной «высокой культурой» продемонстрировал свою полную нерентабельность и оказался оттесненным новыми стратегиями контроля над обществом. Тогда на повестке дня и оказался локализм, не имеющий универсалистских претензий и отсюда менее затратный, чрезвычайно эффективный (и схожий в этом с молодежными субкультурами) в снижении социальной напряженности. Для осуществления буржуазного проекта нужно преодоление трибалистских взаимопретензий, формирование языкового стандарта, равно приемлемого носителями разных, порой сильно отличающихся диалектов, изобретение «национальной идеи» и подъем статуса этого стандарта усилиями выразителей этой идеи.

Далее следует борьба за государственность ценой жизни тех, кто уверовал в эту идею и, наконец, создание государства со всеми его идеологическими институтами в виде университета, сети гимназий и школ с преподаванием на стандартном языке, драматического и оперного театров, симфонического оркестра и музея изящных искусств, а также формирования института переводчиков на новообразованный стандарт мировой литературной классики. Именно в этом труде и протекала финская жизнь в XIX – начале XX века. Это понимание (пусть даже неосознанное) с детства впитали в себя и выходцы из буржуазной среды - руководители «красных финнов», об этом говорил и Ленин, убеждая «учиться, учиться и еще раз учиться» и отвергая возможность особой пролетарской культуры.

Поощряемый же глобализмом локализм призван быть могильщиком и национального буржуазного проекта и его культурных институтов: рядовой человек соблазнен и развращен отсутствием необходимости получать затратное универсалистское образование, он может писать в социальных сетях по собственным правилам на говоре своей деревни. Разрушение авторитета академии превращает исторический нарратив в свободный полет фантазии малограмотного мечтателя, ищущего развлечений. Крушение же литературного канона сводит переводческое искусство к тиражированию бестселлеров, обусловливаемому исключительно коммерческими принципами.

Именно таковым и оказался местный финно-угорский извод локалистской культурной модели 1990-х – 2000-х , получивший довольно нелепое название этнофутуризм. За редчайшими исключениями продемонстрировав иностранцам на писательских съездах диалектную художественную самодеятельность, никто ни с кем ни о чем не договорился и ничему не научился: посоревновавшись между собой за привилегии, этнические группы потеряли последний шанс на какое-либо будущее за исключением хранения в архивах результатов археологических раскопок и материалов диалектологических и фольклорных экспедиций. Еще одна уроженка Карелии, финноязычная поэтесса Ээва-Лииса Маннер (1921-1995) писала:

Карелия умерла, но, умерев, она стала абсолютом, сделалась вечностью.