Aleksis Kivi

read by / gelesen von Prof Klaus Völker

 

Du zähl die Wälder Kareliens, auf allen

Schwenden Suomis schlaf, über die Seen

fliege, Hahn, goldfarben

und mit Flügeln aus Räuberlicht.

 

Oder komm mit mir,

einen Jungen werden wir suchen,

im Dorf vor der Ödmark des Flickschneiders Jungen, der geht

fort in die Stadt, Steinhäuser zu sehn, an den Mauern

hinzustreichen, wie Schwalben

hungrig, mit dünnen Blicken

folgt er heiter dem Wanderschrei.

 

Singt er in der Schenke?

Und singt er Kullerwos

schreckliches Lied: Ach, Hühnchen, Schwester -?

Lacht er im stiebenden Heidesand?

 

Ach, die dunkle Schönheit wird aufgetan der sieben

Landschaften. Himmel, geöffneter

Himmel schlägt herab. Die Wälder

stehen im Glanz.

 

Unter den Stürmen bald, die Arme geschlagen

um das gemarterte Haupt, an der Hüttenwand

lehnt er, zieht ein Moos aus der Fuge, schreibt

in die Luft einen Namen schräg.

 

Über die Seen

bist du geflogen, Goldhahn,

über die Moore,

schläfst auf dem Sagenstein.

Deines Roggenvolks Herz, das schöne Gefild,

tönt, um Jukolas Hof

blühen die Regen.

 

© 1998, Deutsche Verlags-Anstalt, München,

in der Verlagsgruppe Random House GmbH

Aleksis Kivi
Translated by Aare Pilv

read by Aare Pilv

 

Loe kokku Karjala metsad, kõigil

Suomi lagendikel maga, üle järvede

lenda, kukk kuldsete sulgedega

ja koiduvalgusest tiibadega.

 

Või tule minuga,

lähme otsima üht noorukit,

külas kõnnumaa serval rõivapaikaja noormeest, kes läheb

ära linna kivimaju vaatama, müüre pidi

ronima, nagu pääsukesed,

näljane, õhukese pilguga

järgneb ta rõõmsalt rännuhüüdele.

 

Kas ta laulab kõrtsis?

Ja kas laulab ta Kullervo

jubedat laulu: Oh õeke, kanake –?

Kas naerab ta nõmme sõmeras liivas?

 

Ah, see tume ilu laotub üle seitsme

maastiku. Taevas, avanenud

taevas kukub kokku. Metsad

seisavad säras.

 

Varsti on tormid, käed taovad

vastu vaevatud pead, onniseina najale

vajub ta, kiskudes sammalt pragudest, kirjutab

õhku ühe nime viltu.

 

Üle järvede

oled lennanud, kuldne kukk,

üle rabade,

magad pajatuste kivil.

Sinu rukkirahva süda, kaunis väli,

heliseb, ümber Jukola õue

õitsevad vihmad.

Aleksis Kivi
Translated by Aale Tynni
 

Sinä laske Karjalan metsät, kaikkien Suomen

kaskien yllä nuku, järvien yli

lennä, kultainen kukko,

siipinä rosvojen valo.

 

Tai liity minuun,

me etsimme nuorukaisen,

erämaakylän paikkurin poika hän on ja pois

hän lähtee, kaupunkiin, kivitaloja katsoo, muurien kylkeen

hipoakseen, kuin pääskyset

nälkäinen, ohuin katsein,

vaellushuutoa seuraa iloiten.

 

Krouvissako hän laulaa?

Ja laulaako Kullervon

hirveän laulun : Kananen, sisarueni ---?

Nauraako nurmen hiekka tupruttaen?

 

Ah, seitsemän maakunnan tumma kauneus kaikki

avautuu. Ja taivas, auennut,

taivas lankeaa maahan. Metsät

sädehtivät.

 

Pian keskellä myrskyjen kädet kiedottuina

pään kärsivän ympäri mökkinsä seinään

hän nojaa, kiskoo raosta sammalen, ilmaan

nimen vinoon kirjoittaa.

 

Yli järvien

olet lentänyt, kultakukko,

ylitse soiden,

tarukivelle uinahdat.

Ruiskansasi sydän, kaunis nummi,

kaikuu, Jukolan ympärillä

kukkivat sateet.

Алексис Киви
Translated by Sergey Moreino		   Алексис Киви
Translated by Vyacheslav Kupriyanov


Леса Карелии ты сочти, на всех

сечах Суоми поспи, над озерами

пролети, петушок, золотой

с крылом разбойничьего отлива.

 

А то дуй со мной,

пойдем парнишку поищем,

в селе на глухой версте портняжкина сына, что в город

собрался, каменные стены увидеть, по валам

побродить, словно ласточка

алчный, с цепким взглядом,

смело следует он тревожному зову.

 

Не стал ли он петь в корчме?

И поет ли он жуткую

песнь Куллерво: Ты ж, курочка, белые серьги –?

Его ли это смех в зыбучих песках?

 

Ты ж, дремучая красота, поделена меж семью

братьями. Небеса, распахнутые

небеса повержены ниц. Стоят

леса в сиянье.

 

Грянут бури вот-вот, обовьют измученную

голову руки, к стене хижины он припадет,

выщиплет мох из пазов, выпишет в воздухе

наискось одно имя.

 

Над озерами

ты пролетел, золотой гребешок,

над болотами,

и спишь на горючем камне.

Твое крупитчато-ржаное сердце, чудная нива,

звучит, в усадьбе Юкола

дожди зацветают.

  


Сочти все леса Карелии, во всех

выкорчеванных снах суоми, над озерами

лети, петух в золотых перьях

на крыльях из хищного света.

 

Или иди со мной,

мы будем искать юношу,

того из подмастерьев сельского портного, что прочь

ушел в город, увидеть каменные дома, скользить

вдоль стен, как ласточки,

голодный,  с острым взглядом,

он бодро следует зову странствий.

 

Поет ли он в шинке?

Или он поет из Калевалы

страшнейшую из песен: Ах, курочка, сестра - ?

Или смеется на ветру в песчаных дюнах?

 

Ах, темная красота пронзает семь

ландшафтов. Небо, распахнутое

небо рушится. Леса

стоят, сияя.

 

Скоро в бурю, руками обняв

измученную голову, прислонившись

к стене хижины, мох вынимая из щели, он

впишет в воздух имя наискосок.

 

Над озерами

ты пролетел, золотой петух,

над болотами,

ночуя на камне легенд.

Твоего ржаного народа сердце, поле благое,

звучит, вокруг двора родного

расцветают дожди.
 

Normal 0 21 false false false DE X-NONE X-NONE MicrosoftInternetExplorer4

Сочти все леса Карелии, во всех

выкорчеванных снах суоми, над озерами

лети, петух в золотых перьях

на крыльях из хищного света.

Или иди со мной,

мы будем искать юношу,

того из подмастерьев сельского портного, что прочь

ушел в город, увидеть каменные дома, скользить

вдоль стен, как ласточки,

голодный,  с острым взглядом,

он бодро следует зову странствий.

Поет ли он в шинке?

Или он поет из Калевалы

страшнейшую из песен: Ах, курочка, сестра - ?

Или смеется на ветру в песчаных дюнах?

Ах, темная красота пронзает семь

ландшафтов. Небо, распахнутое

небо рушится. Леса

стоят, сияя.

Скоро в бурю, руками обняв

измученную голову, прислонившись

к стене хижины, мох вынимая из щели, он

впишет в воздух имя наискосок.

Над озерами

ты пролетел, золотой петух,

над болотами,

ночуя на камне легенд.

Твоего ржаного народа сердце, поле благое,

звучит, вокруг двора родного

расцветают дожди.